я понял, что должен периодически поднимать эту запись потому, что я никогда не писал ничего более точного полного
я море, и мое сознание - храм я создал его сам для самого себя я море, и я не просыпаюсь по утрам с закатом не умираю по ночам не сплю я море, я слова "человечность" не знаю и никого не люблю.
мужики, я в отчаянии я вотпрямща пойду смотреть на пайратс оф карибеан, остановите меня, кто-нибудь, остановите! я же должен программировать! учиться! быть адекватным членом общества! ПОМОГИТЕ мне нужна только одна добровольная душа на пообщать меня в скайпе и удержать от страшного грехопадения!..
АХАХАХАХАХАХААХ а теперь, когда я потерял надежду, пойду-ка я, пожалуй, куплю своему здравому рассудку билет в Нассау
картина 'я и моя воображаемая шхуна уходят ко дну'.
upd: Брайан Тайлер, он же композитор четвертых ассасинов. хорош, стервец.
i:я не могу i: я занят рыданием о свой загубленной карьере t: НУ ЧТО ТАМ ОПЯТЬ, САНШАЙН? t: Жалеешь что не пошла на курсы танцев вокруг шеста? i: ЖАЛЕЮ i: Я СТОЛЬКО ДОБРА МОГЛА ПРИНЕСТИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ i: НО НЕТ ЖЕ, ЭТА ДУРА ХОТЕЛА ВЫСШЕЕ ОБРАЗОВАНИЕ t: Саншайн. Что опять сломалось? i: Моя самооценка.
– Иуда, – сказал Иисус и молнией своего взора осветил ту чудовищную груду насторожившихся теней, что была душой Искариота, – но в бездонную глубину ее не мог проникнуть. – Иуда! Целованием ли предаешь сына человеческого?
И видел, как дрогнул и пришел в движение весь этот чудовищный хаос. Безмолвным и строгим, как смерть в своем гордом величии, стоял Иуда из Кариота, а внутри его все стенало, гремело и выло тысячью буйных и огненных голосов:
«Да! Целованием любви предаем мы тебя. Целованием любви предаем мы тебя на поругание, на истязания, на смерть! Голосом любви скликаем мы палачей из темных нор и ставим крест – и высоко над теменем земли мы поднимаем на кресте любовью распятую любовь».
i: не, ну вообще я не должен был возвращаться домой так рано i: у меня еще в 14:30 была лекция о вреде наркотиков i: но я на нее не пошел b: xDDDD почему меня это не удивляет i: когда мой староста спросит: 'Ир, почему тебя не было?', я скажу: 'Я не смог придти на лекцию о вреде наркотиков потому, что был занят дифференцированием ресничек жирафа-исмаилита'. b: хDDDDDDDDDDDDDDD понятно b: ты это, про жирафа особо не пизди b: и про телепортацию тоже
Molto bene. Наконец-то сменил дизайн, ибо еще чуть-чуть - и эти телевизоры довели бы меня до бешенства. Пока попиксельно красил перышки в фотошопе, привел нервы в порядок. Должен признаться, меня накрыло новой травой. Но не спешите бежать, глупцы-безумцы, ибо я милостив и не стану сыпать туевой тучей капсовых постов, как это было с Доктой и Толкином. На самом деле, мне очень много хочется говорить об ассасинах. Но все мои рассуждения кажутся мне глупыми-глупыми, и рассыпаются при малейшем же сомнении. Лучше бы я просто фички читал, ей богу
Я бы сказал: 'Это многому меня научило', но это ложь, я не узнал ничего нового. Только удостоверился в том, что мне и так было понятно. Я бы сказал: 'Я не понимаю людей, которые', но это тоже ложь. Я прекрасно понимаю, почему люди совершают те или иные поступки, почему стремятся к некоторым вещам, даже если я не одобряю их стремлений. В идейной борьбе проигрывает тот, кто верит более слепо. Мне много чего есть сказать, но я пришёл к мысли, что обьснять кому либо свою мотивацию/точку зрения/идеологию - глупость.
Вот гроб моего отца. Его церковь пела над ним молитвы, Я молчал.
Вот гроб моего отца. Его люди кидали в могилу землю, Я не стал.
Вот гроб моего отца. Его сын рассек клинком его шею, Стыдно немного.
Вот гроб моего отца. А у моей матери Не было даже гроба.
Пока готовил английский, начал спгсшничать на тему того, как мало Тьюринг не дотянул до сорока двух. И яблоко. Если бы он и вправду выбрал его, как символ, я бы понимал, почему. В ассасинах, оказывается, подавалась мысль, что тамплиеры по тихому выпилили Тьюринга, ибо его разработки могли навредить их планам. Но разве ж я заметил? Разве ж я хоть раз проходил что либо внимательно?
Последние недели две хожу злой, как дьявол. Я был прав, этот ВУЗ сделает из Кошеи настоящего бессердечного Мастера. Доброй ночи, Вьетнам.
Сегодня перед сном видел ту самую картину совершенного, абсолютного счастья. Ума хватило на ночь включить Олафура. Там было широкое, неспокойное море, мягкий песок под ступнями, чуть прохладно от вечернего ветра, но было красное клетчатое покрывало и чужие тёплые руки. В какой-то момент я вполне отчётливо осознал, что у меня нет никакого шанса пережить это в реальности. То бишь, сколько бы я не усердствовал, сколько бы сил не приложил - есть вещи, которые мне никогда не будут доступны. И тогда я просто подавил приступ отчаяния и продолжил мечтать. Потому, что просто фантазировать о чем-то - это тоже хорошо.
И раз я такой неудачник, что ненароком стер свои сейвы в первых отсосинах, то я посвящу вечер написанию поста про вожделенный кроссовер рыданиям.
Итак, начнем с того, что ДОКТОР - ТАМПЛИЕР Если расстегнуть на нем пиджак и отвернуть ворот, то вы обнаружите на жилете цепочку с алым крестом. И при этом совершенно неважно, какой именно пиджак вы расстегнете! Он может быть твидовым, полосатым, кожаным, алым-бархатным, безвкусно-разноцветным или даже белым. С сельдереем. На самом деле, сельдерей только маскирует злополучный крест - у Пятого не нашлось подходящего кармана под пиджаком. Это даже не обязательно будет пиджак - плащи и куртки тоже вполне подойдут. Все равно они все приведут нас к одному - к идентификации Доктора как тамплиера. "Мы не изобретаем технологии - мы их воруем!" Со слов Видика! Не правда ли дибильная фамилия? ТАРДИС - ТЕХНОЛОГИЯ ПЕРВОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ, ПОХИЩЕННАЯ ТАМПЛИЕРАМИ. И отвертка тоже. И психобумага. И кофемолка. И Джек. И цель его - внимание! - МИР ВО ВСЕМ МИРЕ! Благодать! Святость! Всепрощение! ДОБРО! ДОБРО! Опустим то, что Док чересчур распиздяй и нытик для тамплиера, можно оосить ради благой идеи. Давайте представим, что он весь такой охуенный, герой всех эпох, ИИСУС! ИИСУУУС!! , несет благо во все миры и освящает своим блаженным ликом достойных.
ПРО МАСТЕРА Я ВООБЩЕ ДАЖЕ НИЧЕГО ГОВОРИТЬ НЕ БУДУ. Я ЕГО ВАМ ПРОСТО ПОКАЖУ.
А ДАЛЬШЕ - УБИВАТЬ ДОКТОРА ДВЕНАДЦАТЬЮ РАЗНЫМИ СПОСОБАМИ. Рассечь Третьего от горла до живота и перечеркнуть эту линию еще одной на груди. Подвесить Одиннадцатого за его же язык. Уронить Четвертого с колокольни. Сбить Седьмого стрелой. Приобнять Десятого со спины и всадить меж ребер отравленный клинок. НАТРАВИТЬ НА ВОСЬМОГО ЕГО ЖЕ ЛЮДЕЙ.
Я произнес "Мастер" и "скрытый клинок" в одном предложении и чуть было не кончил. О ассассине Дельгадо лучше вообще не думать.
К концу августа я, кажется, наконец-то поверил в реальность окружающих меня вещей.
Когда я был совсем маленьким, я любил сидеть на песке и смотреть на море. Я все еще маленький, и все еще не знаю занятия лучше, чем это. Мне было лет пять, шесть, возможно, я смотрел в горизонт, когда в мой живописный пейзаж нахальнейшим образом втиснулась какая-то влюбленная парочка. Они глупо хихикали перед моими глазами, топтались на моем песке и недолгое время мешали наслаждаться моим морем. Когда они ушли, они оставили дорожку следов, и я очень разозлился, досадуя, что теперь их следы будут портить мне всю картинку. Знаете, как поступило мое море? Море смыло все к чертям. И вот тогда я, маленький и глупый, сидел, счастливый, на сухом песке и осознавал одну характерообразующую вещь в своей жизни. Это моя маленькая аксиома, не знаю, так ли у других людей, но для меня это неизбежно. Не потому, что я так хочу, а потому, что по-другому все равно не будет. Но благодаря морю я объяснил для себя, почему.
Ты - море. Когда ты огромный-огромный, бескрайний, чаша с одним только горизонтом, толща воды с тысячами рыб и утопленников - тебе нет дела до людей, неуверенно трогающих ногами воду на берегу. Люди, которые пропадают с твоего поля зрения, тут же тобой забываются. Достаточно четырех волн, чтобы смыть даже самые глубокие следы.
Вода холодная - к ней не сможешь привыкнуть полностью, можешь только дотерпеть до того момента, когда ноги перестанет сводить словно от судороги. В такие моменты пляж пустой - я сижу на песке, смотрю на пенные гребни и слушаю все те песни, которые не рискну включать, когда вернусь домой. Велик риск, что сердце заноет, захочет вернуться, и я снова впаду в апатию из-за невозможности быть там, где мне место. Омовение в холодной воде - это целый ритуал, когда заставляешь себя идти, окунаться глубже, и на трех языках повторяешь себе: "Это милосердие". "Холод - это милосердие". Иногда я позволяю себе вбежать в волны, подобно доктору Мартину, и смеяться, слушая в свой голове, как Линдеманн поет о Париже. Море радушно принимает тебя в ледяные объятия, и ты рассказываешь ему о том, как сильно его любишь, в то время как пытаешься справиться с резью в конечностях и не уйти под воду. Если под водой открыть глаза - вокруг вас будет пусто и чисто, даже если снаружи вы видели, что рядом с вами целая куча людей. Попробуйте как-нибудь.
"Пустота - это милосердие".
Если очень-очень долго смотреть на волны, они вымоют тебя. Начисто. Теплым красным шумом сотрут всю грязь, все радости, все тревоги, лишат всего человеческого, оставив в грудной клетке холодную толщу воды и рыб, изредка бьющихся о ребра. Не смотрите на волны под музыку Бетховена - останетесь без души.
У меня есть маленькая фантазия, о которой я позволяю себе думать только в минуты самого гадкого отчаяния. Но когда я сидел на сухом песке и думал о том, что очень скоро мне придется уехать и расстаться со всем этим, мне казалось, что другого выхода нет. Мне хочется проснуться с рассветом, придти на пустой пляж, войти в холодные волны и плыть до тех пор, пока вокруг не будет видно никаких берегов - чаша с одним только горизонтом, - плыть, пока не сморит усталось, пока руки не онемеют и веки не нальются свинцом, плыть, пока смогу, а затем кануть под воду и захлебнуться.
После того, как я вернулся в Киев, я больше недели не мог поверить в его реальность. Я просыпался в своей постели и думал, что она не настоящая. Я ходил по улицам, смотрел на высотки и был уверен, что они не настоящие. И асфальт под ногами был ненастоящий. Самой фальшивой, конечно, была горячая вода. И вот тогда мне самую чуточку, самую-самую махонькую капельку было жалко, что я так и не утонул.