Как хорошо, когда у тебя есть те, кто о тебе заботится.
Например, твои родители.
Ведь когда просыпаешься посреди ночи и замечаешь, что с тебя спящего сняли наушники, ты благодарен. Потому, что знаешь о том, что они могли обмотать твое горло и ты бы задохнулся.
Продолговатые чашки наполнены горячим чаем, от которого печет губы и слегка пощипывает язык. Мне кажется, что моя чашка синего цвета, но то, что происходит прямо сейчас кажется мне давним воспоминанием, и я не уверен, что помню цвет свой чашки.
По правую руку от меня сидит супруга, сегодня она необычайно молчалива. Напротив - напряженное лицо визави, карие глаза которого внимательно глядят на меня.
- Мы могли бы найти компромисс, который бы устроил нас обоих. Я мог бы вести урок у девятых классов, а ты - у всех остальных.
Здание за окном кажется мне крайне занимательным. Во всяком случае, куда более занимательным, чем слова собеседника.
- Так не пойдет. Возможно, я тоже хочу вести у девятых классов.
- В таком случае...
Моя чашка все такая же горячая, и я не могу с нее пить. Это огорчает меня куда больше, чем реплики юноши напротив.
- Всегда нужно искать компромисс.
Я перевожу равнодушный взгляд на блюдце с печеньем и в поле моего зрения попадает небольшой темно-рыжий тарантул. Существо не кажется мне враждебным, однако меня пугает его присутствие на нашем столе.
И в моей чашке.
Я отпиваю глоток терпкого, горьковатого чая, и чувствую, как крошечные пушистые лапки царапают стенки моего горла.
Ощущение неприятное, однако, терпимое.
Видимо, мой собеседник уже больше минуты пытается до меня докричаться, но я слышу лишь приглушенный шум радиоволн, через который пробиваются звуки, отдаленно напоминающие человеческие слова.
И только тогда, когда теплая ладонь Вики ложится на мое плечо, я поворачиваю голову и замечаю ее встревоженное лицо.
Мне кажется, я выгляжу очень глупо. У меня чуть напряженное, лишенное эмоций лицо, но, видимо, даже это не скрывает моей тревоги.
- Что ты видишь?..
Голос будущего врача кажется спокойным и утешающим, но рядом с ним хриплый голос из моей собственной головы шепчет словами, одолженными из чужой литературы.
"Возможно, это эффект пост-прихода".
Чуть шершавые пальцы касаются щеки, проводят по скуле и оттягивают веко. Пытливый взгляд проникает внутрь моих испуганных глаз, и я чувствую себя совсем дурно. Он спрашивает осторожно, справедливо опасаясь спугнуть меня, однако его вопрос звучит, как приговор.
- Ты что нибудь употребляешь?
А и вправду.
Я прихожу в себя на полу, под своей партой. Но "прихожу в себя" - сказано довольно громко, я вообще не чувствую, что могу придти в себя. Саша удивленно изгибает бровь, тщетно пытаясь понять, что со мной не так.
Все не так, милая. Достаточно хотя бы того, что я вижу, как слезает кожа с людей, сидящих в классе, вижу, как сворачиваются их мышцы, кости, как отпадают куски плоти, обнажая погнившие внутренности. И я слышу их гадкие крики, пробивающиеся сквозь пелену радиошумов, которые разрывают меня, выгрызают сознание, выворачивают наизнанку. Я бьюсь в истерике, пытаясь упросить Сашу заткнуть мне уши наушниками, и включить что нибудь, что меня успокоит.
Перед глазами - очертания школьного медкабинета, белая кровать, прохладная простыня, укрывающая меня от страхов и капающий на лицо потолок.
Силуэт, сидящей перед моей койкой, пытается снять с меня наушники.
Когда я просыпаюсь, меня беспокоят два вопроса:
- куда со сцены подевалась Арианна Михайловна;
- и да, что же все таки употребляю.