Помните, я тут выкладывал какой-то странный текст без ката, который вы не поняли и промотали? Так вот. Это было то сочинение, которое
меня под пытками принудили написать я отправлял на конкурс "Київ - моє місто, мені в ньому жити, мені його створювати".
На последнем звонке мне вручили целых три грамоты.
А могли бы и четыре, если бы кое-кто не прокололся на олимпиаде по украинскому. Это была вселенская подлость, мне не хватило жалких три балла!..Первая - за третье место на олимпиаде по информатике, которую, как я был уверен ранее, я завалил на все сто.
Вторая - за второе место на конкурсе чтецов Шевченка.
Третья в моей коллекции. В прошлом году было первое место, в позапрошлом - второе. О, я в этом году читал такую восхитительную вещь. Это было не абы-какое влияние на мое самолюбие - зрителей было немного, но они все изумленно и внимательно смотрели на то, как я с омерзительной ухмылкой разглагольствую на тему того, какая моя страна слабовольная и бесполезная. Шевченко, наверное, в гробу вертелся от ужаса.
И третья - моя гордость - за второе место в номинации "Киев литературный" в том конкурсе, на который я отправлял сочинение.
Боже, я был так доволен.
читать мою маленькую гордостьВесна врывается в парк множеством ветров, ступает мягко, не касаясь земли своими невесомыми ступнями, бежит легко, взбираясь на гору, выше и выше, словно само небо зовет ее к себе. Теплое золотистое солнце улыбается ей, выглядывая из-за стен Кукольного Театра, тянет к ней свои лучики, зазывая в объятия, и она мчится к нему, поспешно взбираясь по скользким ступенькам. Бархатное одеяние Весны искрится в лучах восходящего солнца, длинные полы шуршат за ее спиной, укрывая собой сырую землю, а там, где ее изящные ножки касались грунта, словно капли ярко-зеленой акварели растекаются поля свежей травы. Зеленая краска волной разливается по всему Мариинскому парку, ударяется потоками в кусты, гейзерами поднимаясь к кронам деревьев. В этом изумрудном море показывают свои головки первые весенние цветы, похожие на красочных рыбок, робко выскальзывающих из салатовых волн и с любопытством поглядывающих на солнце. Пришло ли их время? Пришло ли время?
Молодые люди одеты совсем легко, неподходяще для этой поры, и причиной тому резкое потепление, разорвавшее долгие дни влажного холода, собравшего в себе последнее зимнее дыхание. Молодежь неспешно прогуливается по смотровой площадке, и в этих прогулках взгляд обычного прохожего не разглядит ничего примечательного. Но глаза художника видят в неторопливых шагах вальсирующую походку, объятия и изящные па, пестрые плащи девушек кажутся ему кружевом пышных юбок. Ему мерещится, словно люди – осенние листья, что всю зиму смиренно лежали под снегом и вместе с весенними ветрами поднялись в воздух, кружась, танцуя, в последний раз вздыхая полной грудью перед тем, как упасть на землю и отдаться ей, на сей раз на века. Он хитро ухмыляется, смешивая краски на палитре, и мажет кисточкой полотно, стараясь запечатлеть на бумаге мгновения чужого весеннего танца.
Часы на стене Кукольного театра бьют громко, задорно, гулкий звук разливается по всему парку, но художник уверен, что слышит его только он. Стрелки стремительно бегут в обратную сторону, время стекает вниз и ныряет в воды Днепра, сама земля словно немного опускается, обнажая силуэты прошлого – всего того, что когда-то жило и дышало внутри парка, что дарило ему жизнь, что дарило ему названия. Что оставило здесь память о себе.
Земля хранит в себе застывшие следы императрицы Елизаветы, ее вдохновленный, гордый взгляд, осматривающий Днепр с высокого холма. Мариинской дворец не сберег в себе усталость мастеров, сооружающих его стены, он помнит лишь пышные балы, прохладу летних киевских вечеров и кружевные платья изящных дам, танцующих внутри шикарного зала. Широкая смотровая площадка бережет в своей памяти запах речного ветра и тихие отголоски дворцовой музыки. Трава вокруг нее напитана нотами сложной фортепианной музыки и неслышными шагами влюбленных, сбежавших из дворца в разгар пиршества. Высокие флигели хранят всю красоту киевской ночи, запах огня и слезы французских пленников. Внутри комнат воздух пропитан отчаянием, которое оседает пылью на дорогих шелковых шпалерах, и портит собой атмосферу богатого безмолвия.
В воспоминаниях парка остались революции, облачившие его в невидимые, но остро ощущаемые красные тона. Красный – не цвет, а запах, чувство, обстоятельство. Киев морщится – запах красного ему не по душе. Алая пыль еще надолго сохранится в грунте, пропитав его кровью и ржавчиной.
Послевоенной весной парк дышит мягким цветом японской вишни, звонким детским смехом и бессмертными стихами мертвых поэтов. Души, исчезнувшие во времени, оставили свои истории этому парку, и он бережет их в своей земле, в шелесте свежей листвы, в радуге, проскальзывающей в струях чугунного фонтана, в сотнях замков, украшающих перила печально известного моста. Он шепчет эти истории весенним ветрами, которые разнесут их по киевским улицам, топит в Днепре, которое донесет их до морских волн, красками расписывает холст улыбающегося художника, на чьем мольберте – сотни жизней и всего лишь один парк.