- Знаешь, что я обо все этом думаю? - он качает головой, становясь высокой тенью за моими плечами.

Почему ты не следил за мной, святой отец? Почему не приковывал меня к батарее каждый раз, когда я стремглав бежал совершать очередную глупость? Почему ты дожидаешься момента, когда я готов разорвать себе внутренности от стыда и отчаяния, а потом возвращаешься ко мне и с немым укором смотришь мне в глаза? Думаешь, мне от этого легче?
Мне не легче, отче. И ты доволен этим.
Потому, что с тобой было так же?
Я не вспомню ни случая, когда он говорил. Это потому, что у моего святого отца зашит рот. Но нитей никто не видит.
Он дарит мне свою полуулыбку, прикрывает глаза и легонько кивает. Так он говорит мне: да, я сделаю это и с тобой, когда ты встанешь взрослым. А пока я не хочу становиться взрослым, я очень страдаю. И он думает, что это хорошо, это мне на пользу.

- Я ни о чем не хочу думать. Я хочу курить, - он пытливо заглядывает мне в глаза, ухмыляясь шире. - Я задохнусь, да? - он кивает, и я больше ни о чем не спрашиваю.
Священник за моей спиной не разговаривает потому, что его голос - я. Когда-нибудь я стану тенью для иного отрока, и он так же будет страдать.

- Позови Обманщика. Я хочу иметь дело с истоками этой системы, - святой отец отрицательно качает головой, и мне хочется его прогнать.
Но я не делаю этого, ведь как же он тогда будет со мной говорить?

/

Кажется, пророк опять ебанулся.